Шторм и штиль[с иллюстрациями] - Дмитро Ткач

— Вы ли это?

— Я, товарищ капитан третьего ранга, я. Такой уж у меня сегодня день.

— Правда, правда, — согласился Вербенко. — Ну, что ж, приглашайте в дом.

Хозяйничала в доме Марина Запорожец.

— Сюда, сюда, дорогие гости…

Хоть и знал Юрий, что встретит тут Полю, но, переступив порог, замер. Девушки сидели рядом. Поля была в голубом платье, с широким белым воротничком, открывавшим высокую, загоревшую шею. На плечи падали густые, светлые волосы, цветом своим напоминавшие чистый, промытый морем, прокаленный солнцем песок.

Поля улыбалась ему. Только ему. Юрий ответил улыбкой. Это был немой, но такой радостный, сердечный разговор…

Все ждали, что первое слово скажет замполит Вербенко. Подняв бокал, он встал и обратился к молодым:

— Поздравляю вас, Ляля, поздравляю вас, Андрей Васильевич. Искренне верю, что вы создаете сегодня хорошую советскую семью. Не буду кричать «горько», потому, что и сам не знаю, откуда это неудачное слово появилось на свадьбах. Почему же «горько»? Наоборот, мы видим счастье в ваших глазах. Пусть оно и сопровождает вас всю жизнь…

Он помолчал немного, хитровато щуря глаза, и сказал:

— Поздравляю вас, товарищ главный старшина, и вас, Ляля, жену главного старшины.

— Извините, товарищ капитан третьего ранга, я — не главный старшина, а старшина первой статьи, — растерянно ответил Соляник. Он стоял за столом навытяжку, хоть был и не в форме, и приятно было смотреть на его широко развернутые плечи, на сильную грудь, на загорелое красивое лицо.

— Нет, вы уже главный старшина, — улыбнулся Вербенко. Есть приказ… Это вам, как говорится, свадебный подарок от капитана второго ранга, командира части. Просил передать. Рад буду видеть вас в новой форме… Ну, а что же я вам подарю? И так и этак прикидывал, да и придумал… Уверен, что заякорились вы на флоте на всю жизнь. Так вот вам морской якорь от замполита Вербенко, перед которым вам еще не раз придется стоять по стойке «смирно»…

Последние слова он произнес с теплым юмором, и все весело засмеялись. А Вербенко вынул из коробки гладко отшлифованную мраморную пластинку, на которой был прикреплен посеребренный якорь, обвитый такой же цепочкой.

Он подошел сначала к Ляле и расцеловал ее в обе щеки, потом немного неловко поцеловал Андрея. Выпил вместе со всеми бокал шампанского и тихо, как-то печально произнес:

— Извините, теперь я уйду. Не буду вам мешать.

Его удерживали, просили побыть еще хоть немного, но все видели, как лицо его вдруг осунулось и посерело, в глазах проступила глубокая грусть.

«Вспомнил, наверное, своих детей», — подумал Юрий и вполголоса обратился к Вербенко:

— Разрешите проводить вас, товарищ капитан треть его ранга.

— Нет, нет, не надо, — отказался замполит, — хочется побыть одному…

Он медленно шел по направлению к порту и думал. На лбу у него залегла глубокая складка. «Говорят, что старость наступает незаметно. Это не совсем так. Вот сейчас… в эту минуту ко мне приходит старость…»

Юрий был прав. Молодые люди, среди которых Вербенко только что был, пробудили в нем воспоминания о его собственных детях…

Были тосты, поздравления, подарки — все, что обычно бывает в таких случаях.

Юрий не отрывал глаз от Поли, следил за каждым ее движением, но она, как нарочно, ничего не замечала. Танцевала с незнакомыми ему молодыми людьми, снова подсаживалась к Ляле, о чем-то шепталась с ней, будто поддразнивая Юрия.

А потом Юрием завладел Федор Запорожец. Он был в изрядно поношенном, но вычищенном и отутюжено кителе с блестящими пуговицами. На кителе висели ордена и медали.

— А ну-ка, иди сюда, побудь со мной, а то что-то ты очень уж загордился, как я погляжу, — позвал Юрия старый боцман.

Баглай с радостью сел было рядом, но тут же вскочил:

— А ведь подарок-то мой до сих пор во-он там под стенкой стоит. Что же это я!

— Так чего же ты молчишь, басурман?! Эй, молодые гости!.. — закричала Марина, словно на широкой площади. — Наш Юрко хочет что-то сказать!..

В комнате наступила тишина. Все придвинулись к столу. Баянист оборвал вальс и положил подбородок на стянутые меха. Поля снова села рядом с Лялей и с интересом смотрела на Юрия…

— Я еще не в том возрасте, чтобы говорить вам напутственные слова, — обратился Юрий к Ляле и Андрею. — Мне и самому такие слова послушать не мешало бы. Просто от души поздравляю вас и желаю большого счастья… Сейчас замполит поздравил Андрея с новым званием. Я рад был услышать, что Андрей Соляник — главный старшина. Настоящим кадровым моряком стал. И, наверное, я не ошибся, принеся в подарок нашим молодым вот эту бригантину…

Он поставил чеканку на стол так, чтобы все увидели освещенную солнцем бригантину, мчавшуюся вперед, подгоняемую свежим ветром.

— Идите под этими тугими парусами к большому человеческому счастью!..

И снова играл баян и танцевали пары. Поля подошла к Юрию.

— Может, пройдемся немного, Юра, проветримся? Он обрадовано рванулся к девушке, взял ее под руку.

— Пойдем на наш мысок.

Берег моря был неспокоен, гремел прибоем, хотя ничто не предвещало шторма. По безоблачному небу среди первых несмело дрожащих звездочек плыла полноликая луна, заливая землю синеватым и холодным светом.

— Вот тут, на этом месте, ты снова такая, как тогда… тихо сказал Юрий.

— Какая же?

— Загадочная… Как в сказке…

Она счастливо засмеялась и прижалась щекой к его щеке.

9

В последнее время походов в море не было. Молодым матросам предоставили возможность овладевать техникой на тренажерах в учебных кабинетах. Юрий Баглай ежедневно посещал эти занятия, но особенно часто бывал у радистов, машинистов и гидроакустиков.

Вот и сегодня все учебное время он провел в гидроакустической рубке. Кавтарадзе и Григорий Шевчук горячо спорили по какому-то теоретическому вопросу. Баглай с удовольствием слушал их. Оба молодые, упрямые, горячие, уступить друг другу не хотят. И, несмотря на это, частенько вместе добираются до истины. Обычно побеждал Кавтарадзе, но бывало, что и Шевчук припирал своего учителя к стенке. Наблюдая за ними, Баглай молча улыбался.

Он вспоминал, что на «вечере автобиографий» ему не очень понравился этот долговязый Григорий Шевчук. Не понравился своим слишком уж интеллигентным видом, белыми руками с синими прожилками под тонкой кожей, а главное, ироническим взглядом холодноватых глаз: в них скрывалось пренебрежение ко всему окружающему.

Теперь этот «интеллигент» мало отличался от остальных матросов. Его узкое продолговатое лицо пополнело на флотских борщах, пловах да макаронах с мясом, руки огрубели от физического труда, которого на корабле даже радистам и акустикам не избежать, и флотская форма уже не висела на нем мешком.

Однажды Юрий спросил у Кавтарадзе:

— Вы говорили как-то, что гидроакустик, кроме глубоких знаний, должен обладать еще чисто субъективными данными, что не каждый может быть гидроакустиком. А что вы скажете о Григории Шевчуке?

— Все необходимые данные у него, безусловно, есть! — не задумываясь, ответил Кавтарадзе. — Я без колебаний передам ему аппаратуру. Прошу не сомневаться, товарищ лейтенант, не подведет.

В радиорубке несли вахту круглосуточно. Молодой радист Аркадий Морозов часто отсиживал не только свою, но и чужую вахту. О нем во время первого знакомства Юрий подумал тоже не особенно лестно: «Мечтатель… гитарист… Не хлебнуть бы мне с тобою горя». Теперь он видел, как это «мечтатель» сноровисто, почти шутя работает на радиотелеграфном ключе и без малейшего усилия читает шифровки с других радиостанций.

Баглай заметил на столе перед Морозовым еще один ключ необычной формы: не торцевой, а поперечный с плоской головкой.

— А это зачем? — поинтересовался Юрий.

— Я на нем работаю вдвое быстрее.

— Быстрее? А кто сможет принять такую быструю передачу?

Морозов хитро улыбнулся.

— Пусть учатся. В бою решает каждая минута. А впрочем, на этом ключе можно работать и медленно. Звуки получаются плавнее, выразительнее и… музыкальнее. Их приятно слушать во время приема.

— Покажите, как вы на нем работаете.

— Есть. Сейчас я переключусь на зуммер, потому что он у меня на волнах гражданских кораблей. Вот этот само дельный приемник — тоже. На нем я тренируюсь в свободное время.

Юрий с интересом следил, как ловко и быстро Аркадий Морозов переключал и привинчивал гайками проводнички. Он взял с полки какую-то книжку, раскрыл ее наугад и показал пальцем.

— Ну вот, хотя бы отсюда…

В рубке поплыли удивительные звуки. Ясно различались короткие точки, протяжные тире. И все это сливалось в какую-то мелодию. Рука Морозова не висела в воздухе, как при работе на торцевом ключе, а свободно лежала на столе, и лишь большой да указательный пальцы будто играли плоской головкой ключа. Аркадий не смотрел ни на ключ, ни на свои пальцы, глаза его были прикованы к книге. А зуммер тем временем пел.